Жапризо Себастьян - Долгая Воскресная Помолвка



Себастьен Жапризо
Долгая воскресная помолвка
Пер. с фр. - А.Брагинский.
- Взгляни-ка на дорогу! Кого ты там видишь?
- Никого, - ответила Алиса.
- Мне бы такое зрение, - заметил Король с
завистью. - Увидеть Никого! Да еще на таком
расстоянии... А я против солнца и настоящих-то
людей с трудом различаю!
Льюис Кэрролл, "Алиса в Зазеркалье"
В СУББОТУ ВЕЧЕРОМ
Жили-были пять французских солдат, которым на роду было написано
воевать.
У первого, в прошлом разбитного, веселого парня, на шее болталась бирка
с номером 2124, выданная призывным пунктом в департаменте Сена. А на ногах
были сапоги, снятые с немца. Теперь эти сапоги, увязая в окопной жиже,
шлепали из одной траншеи в другую, через забытый Богом лабиринт, ведущий
на передовую.
Следуя друг за другом и спотыкаясь на каждом шагу, со связанными за
спиной руками, все пятеро шли к передовой. Их вели люди с ружьями
наперевес из траншеи в траншею, навстречу вечерним сполохам - хлюп-хлюп,
чавкали по грязи сапоги, снятые с немца, - мимо первых линий окопов, мимо
дохлой лошади, мимо брошенных ящиков с боеприпасами и разного другого
похороненного под снегом хлама.
В те первые дни первого месяца 1917 года выпало много снега.
Номер 2124 брел по траншеям, с трудом вытаскивая ноги из грязи, и
подчас кто-нибудь по доброте душевной помогал ему, схватив то за рукав, то
за полу старой, задеревеневшей от холода шинели.
А еще были лица.
Десятки, сотни лиц, заляпанных грязью, повернутых в сторону узких
траншейных переходов, провожающих безмолвными взглядами пятерку усталых
солдат, через силу тащивших свои тела - все дальше, все вперед, в сторону
передовой. В блеклых вечерних сумерках они смотрели из-под касок поверх
поваленных деревьев и гор развороченной земли, их глаза на заляпанных
грязью лицах не отрывались от этих пятерых со связанными за спиной руками.
В совсем еще недавние прекрасные деньки этот номер 2124, по прозвищу
Эскимос, но отзывавшийся и на кличку Бастилец, был столяром, обтесывал
рубанком доски, а в промежутках между двумя готовыми кухонными шкафами
отправлялся пропустить стаканчик белого сухого вина к Малышу Луи на улицу
Амело в Париже. Каждое утро он обматывал живот длинным фланелевым поясом.
Один раз, два, три раза. Окна его комнаты выходили на крытые шифером
крыши, над которыми проносились стаи голубей. А в постели лежала
черноволосая девушка, говорившая... - так что же она говорила?
Осторожно, не оборви провод.
С непокрытыми головами, траншеями на передовую шли пятеро французских
солдат со связанными размокшей и задубевшей, как и их шинели, веревкой
руками, которым на роду было написано воевать.
И когда они проходили мимо других солдат, кто-нибудь обыденным,
участливым тоном просил их не споткнуться о провод и не оборвать его.
Он был столяром, военный трибунал судил его за умышленный самострел.
Так они решили, обнаружив на его раненой левой руке следы пороха, и
приговорили к смертной казни. Но на самом деле все было не так. Он хотел
вырвать седой волос на голове, а ружье, к тому же не его собственное,
внезапно выстрелило, ибо на всем протяжении от моря на севере до гор на
востоке в лабиринтах окопов, вырытых человеком, поселился дьявол. Так он и
не сумел вырвать седой волос.
В 15-м году его наградили: упомянули в приказе и выдали деньги за
пленных. Троих. Первый был взят в Шампани. С поднятыми вверх
растопыренными руками, рыжим растрепанным клоком волос над глазами, он
говорил по-французски. Он говорил... - так что же такое он говор



Содержание раздела